Прошли ли мы точку невозврата? Китай пошел другим путем… Что делать в создавшихся условиях

С давних времен просвещенные люди читали примерно одни и те же важнейшие тексты. Так возникало культурное сообщество. Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Я всегда прислушивался к тому, что о нашей общественной жизни говорят великие художники. Они часто раньше политиков и политологов улавливают появление в обществе новых явлений, как позитивных, так и негативных. И когда выдающийся артист и писатель Сергей Юрский в интервью еженедельнику «Аргументы и факты» сказал, что интеллигенция как особый российский феномен «частью разложилась, частью – вымерла, частью – продалась» и ее надо «возрождать заново», то такой взгляд на вещи оказался мне близок. И о том, что это вполне осознанное мнение великого художника, а не походя сказанные слова, говорит его дискуссия на эту тему с известным писателем Сергеем Шаргуновым. Развертывая тезис «интеллигенции больше нет», Сергей Юрьевич говорит: «Что такое то, что называлось словом «интеллигенция», которую я видел и знаю в ста городах? Причем каждый раз это был тысячный зал. Это было, я это все помню. А что сейчас? Я знаю, что сейчас интеллигенции нет как класса, как прослойки. Я убежден в этом. И актеру надо верить. Потому что я вижу конкретных людей». Интеллигенция – это «очень специфическая, очень русская, российская прослойка, по определенным причинам исчезнувшая. Потому что она вся, большей частью, стояла на научно-исследовательских институтах. Они были сердцевиной. Были еще учителя, врачи, инженеры, библиотекари и пр… Театр был очень важен для этого слоя. Он разрушился». И далее: еще со времен Пушкина «эта прослойка напоминала, что не всё в порядке в обществе, и надо об этом подумать. Именно такие люди являются тем бродильным элементом, который позволяет обществу быть живым, не окостенеть». А еще Сергей Юрский говорит, что прослойка этих людей читала одни и те же книжки, их объединяли схожие интересы и схожий взгляд на мир. Это касается и декабристов, и разночинцев, и интеллигенции послереволюционного периода.

Сергей Юрский говорит, что интеллигенция читала одни и те же книжки, смотрела одни и те же спектакли и т.д. Да, это так или почти так и было. Новая книга или статья в журнале (реже в газете) или спектакль, в которых, обычно не напрямую, а между строк или подтекстом, высказывалась критика тех или иных сторон существующего режима, вызывала живой отклик у интеллигенции. Все друг у друга спрашивали, вроде того, читал ли он то-то и то-то в «Новом мире», «Иностранной литературе», «Юности», «Литературке», смотрел ли тот или иной спектакль в «Современнике», в театре на Таганке… По рукам ходил самиздат, а кухни превращались в место горячих дебатов по поводу бытия в стране суверенной, простите, социалистической демократии и потерявшей адекватность на новые вызовы несменяемой власти.

Прошлое нельзя вернуть

Вернуть прошлое, увы, нельзя, причем по многим причинам.

Во-первых, неудачные реформы начала 90-х обрушили промышленное производство, привели к ликвидации колхозов и совхозов. Наука понесла невосполнимые потери, а прикладная наука, связанная с производством, практически исчезла. В результате распались большие коллективы людей, соответственно распались и связи между ними. Передел государственной и общественной собственности привел к взрыву криминала, коррупции и резкому обвалу духовности и нравственности. Убийства и похищения людей ради завладения собственностью стали частой практикой 90-х. Друг ради завладения бизнесом мог заказать друга, а внук ради жилплощади – родную бабушку. Отчуждение в обществе стало знамением времени.

Во-вторых, ушла в прошлое и прежняя мотивация социальных отношений. Скажем, если раньше в деревне или в небольшом городке в той или иной мере еще оставались от крестьянской общины солидарность и взаимопомощь, когда, например, за бутылку водки (самогона) можно было вспахать приусадебный участок принадлежащими колхозу (совхозу) лошадьми или трактором или позвать соседей на помощь при строительстве дома, то теперь за все надо выкладывать деньги. Шаг за шагом шла сильная атомизация общества, когда каждый думает прежде всего о себе, своих интересах. В-третьих, в условиях развития современных средств связи, и прежде всего Интернета, можно днями, а то неделями и даже месяцами работать на дому, не общаясь не только с коллегами по ремеслу или профессии, но даже и соседями. Можно дистанционно руководить компанией или фирмой (что и делается), причем даже из-за границы. В-четвертых, СМИ в большинстве своем работают «под копирку» только в новостном и политическом блоке, в остальном же они свободны или почти свободны. Традиционные театры и народные клубы понесли серьезные потери, но появилось море разного рода шоу, кастингов, театральных, музыкальных и танцевальных групп и пр. Поэтому сейчас трудно найти людей, которые читали бы одни и те же газеты, книги, смотрели спектакли, слушали музыку и пр. Я как историк и политолог должен быть в курсе событий, однако постоянно смотрю только четыре телеканала (причем выборочно), слушаю две радиостанции и читаю три газеты, и тоже выборочно.

Откуда растут корни intelligentsia?

Интеллигенция как феномен появилась после реформ Петра Великого, когда образованные слои общества раскололись на западников и славянофилов. Агентом исторически прогрессивных перемен однозначно были западники. По-другому и быть не могло, поскольку Россия становилась великой державой, опираясь на западную технику и технологии, а в значительной степени и человеческий капитал (не говоря уже о специалистах в различных сферах деятельности, включая военную). Учрежденная Петром I Петербургская академия наук состояла в основном из западных ученых. Философ Николай Бердяев так характеризовал расколовшееся по восприятию действительности образованное сообщество: «Славянофилы видели в деле Петра измену исконным национальным русским основам, насилие и прорыв органического развития. Западники никакого своеобразия в русской истории не видели, считая Россию лишь страной, отсталой в просвещении и цивилизации, западно же европейский тип цивилизации был для них единственным и универсальным. Петр раскрыл для России пути западного просвещения и цивилизации. Славянофилы неправы были потому, что реформа Петра была совершенно неизбежной: Россия не могла дальше существовать замкнутым царством при отсталости военной, морской, экономической, при отсутствии просвещения и техники цивилизации. При этом русский народ не только не мог выполнить своей высокой миссии, но и самое его независимое существование подвергалось опасности». Далее Бердяев говорит о том, что славянофилы не видели расцвета культуры после реформ Петра, явления Пушкина и великой русской литературы. В то же время он указывает на жестокости Петра, на то, что «приемы Петра относительно церкви и старой религиозности напоминают приемы большевизма». Он критиковал западников за «отрицание своеобразия русского народа и русской истории», за упрощенный взгляд на прогресс, за стремление копировать западные формы общественной жизни в готовом виде без учета разных уровней цивилизационного и культурного развития России и Европы.

Николай Бердяев дал нам целостную концепцию интеллигенции как движущей силы русской культуры.Фото 1912 года

Феномен русской интеллигенции появился прежде всего в западнически настроенной творческой среде. Но русская интеллигенция и западничество – отнюдь не тождественные понятия. На Запад ориентировалась сама власть, начиная с петровских времен. К слову сказать, совершившие Октябрьский переворот большевики были законченными западниками. Но поскольку Россия представляла собой абсолютную монархию, а основная масса народа в лице крестьянства жила под гнетом крепостного права, то интеллигенция взяла на себя социальную функцию защиты угнетенных и критики власти. Именно это отличает ее от западных интеллектуалов, живших в иных политических условиях. Кроме того, западных интеллектуалов объединяют идеалы эпохи Просвещения и борьба за гуманистические ценности. Крупный российский филолог, член Европейской академии Борис Успенский в статье «Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры» пишет: «Одним из фундаментальных признаков русской интеллигенции является ее принципиальная оппозиционность к доминирующим в социуме институтам. Эта оппозиционность прежде всего проявляется в отношении к политическому режиму, к религиозным и идеологическим установкам, но она может распространяться также на этические нормы и правила поведения и т.п. При изменении этих стандартов меняется характер и направленность, но не качество этой оппозиционности. Именно традиция оппозиции, противостояния объединяет интеллигенцию разных поколений: интеллигенция всегда против – прежде всего она против власти и разного рода деспотизма, деноминации… Русская интеллигенция возникла в условиях противостояния царской власти, царскому режиму. Иначе говоря, оппозиция по отношению к царской власти сформировала русскую интеллигенцию».

Если обобщить, какие черты традиционно считались присущими русской интеллигенции, то это бескорыстное служение народу, а отнюдь не правящему классу и не государству, к которому она относилась критически. Это истинный, а не казенный или фальшивый патриотизм. Это приверженность идеям социальной справедливости и свободы. Это независимость суждений. Это готовность в борьбе за свои цели идти на жертвы, отказываясь от благ, нормальной семейной жизни вплоть до самопожертвования. Верно ли все это? Для какой-то ее части это так. Однако русская интеллигенция не имела идеологии и боролась, как уже было сказано выше, не столько «за», сколько «против». Не всегда она выбирала верный путь и методы борьбы за интересы народа. Террор в России конца ХIХ – начала ХХ века велся в основном представителями интеллигентского сословия. Как писал Николай Бердяев, «интеллигенция всегда была увлечена какими-либо идеями, преимущественно социальными, и отдавалась им беззаветно». Так, известный революционный демократ Виссарион Белинский писал: «Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную». А находившийся в эмиграции, как и Бердяев, философ Георгий Федотов говорил о том, что «каждое поколение интеллигенции определяло себя по-своему, отрекаясь от своих предков и начиная – на десять лет – новую эру. Можно сказать, что столетие самосознания русской интеллигенции является ее непрерывным саморазрушением. Никогда злоба врагов не могла нанести интеллигенции таких глубоких ран, какие наносила она себе сама в вечной жажде самосожжения».

Некоторые уточнения

Русская интеллигенция, советская интеллигенция и российская интеллигенция – это разные понятия. Русская интеллигенция (intelligentsia) состояла преимущественно из творческих людей. Она не была массовой и не могла быть таковой в период своего возникновения, поскольку профессия врача, учителя, инженера и пр. не была массовой. Не было массовым и научное сообщество. Считается, что понятие «интеллигенция» было пущено в оборот в 1860-е годы писателем, почетным членом Петербургской академии наук Петром Боборыкиным. Но некоторые авторы утверждают, что еще в 1836 году слово «интеллигенция» впервые упоминал поэт Василий Жуковский.

Существуют разные взгляды на «родословную» русской интеллигенции. Если большинство исследователей (в частности, Борис Успенский) считают ее феноменом русской культуры, то крупный специалист по античности академик РАН Михаил Гаспаров в статье «Русская интеллигенция как отвод европейской культуры» утверждает, что «русская интеллигенция была трансплантацией: западным интеллектуализмом, пересаженным на русскую казарменную почву. Специфику русской интеллигенции породила специфика русской государственной власти. В отсталой России власть была нерасчлененной и аморфной, она требовала не специалистов-интеллектуалов, а универсалов…»

На мой взгляд, это тот случай, когда на интеллигенцию можно смотреть через призму антиномии и с равной степенью убедительности доказывать то и другое, что, кстати говоря, любил делать Бердяев. Конечно, русская интеллигенция не свалилась с неба, она является производным европейской культуры, как и наша культура в целом. Но в то же время в российских условиях она приобрела такие черты, которые не свойственны западным интеллектуалам, и в известном роде действительно является феноменом.

Но вот что говорил об интеллигенции не требующий представления Дмитрий Сергеевич Лихачев: «К интеллигенции, по моему жизненному опыту, принадлежат только люди, свободные в своих убеждениях, не зависящие от принуждений экономических, партийных, государственных, не подчиняющиеся идеологическим обязательствам. Основной принцип интеллигентности – интеллектуальная свобода, свобода как нравственная категория. Не свободен интеллигентный человек только от своей совести и от своей мысли... Люди, подчиняющиеся в своей деятельности и оценках другим людям, системам или партийным требованиям, интеллигентами, как мне кажется, не являются: они отказываются от умственной самостоятельности (а следовательно, от какой-то части своей духовной жизни), убивают в себе возможность руководствоваться только независимыми от «обстоятельств», партийных пристрастий, политической целесообразности убеждениями». Если исходить из указанных выше требований, то их выполнение не по силам массовой интеллигенции, к тому же она в своем большинстве вынуждена кому-то подчиняться, выполнять чьи-то указания, даже если она с ними и не согласна. Следовательно, Сергей Юрский имеет в виду советскую интеллигенцию, которая в постсоветской России стала называться российской.

И хотя intelligentsia понесла большие потери в годы советской власти, она, на мой взгляд, все же сохранилась как явление. И доказательством тому служит возникновение диссидентского движения в последние годы существования СССР и активное участие представителей творческой элиты в подрыве основ коммунистического режима. Отличавшийся провидческим даром Георгий Федотов, полемизируя с теми, кто уже «похоронил» русскую интеллигенцию, писал: «Интеллигенция, уничтоженная революцией, не может возродиться, потеряв всякий смысл. Теперь это только категория работников умственного труда или верхушка образованного класса. Полно, так ли? Вся ли Россия проходит азбуку атеизма и американизма?» И далее он утверждал, что интеллигенция переживет коммунистический режим, падение которого он считал неизбежным. Как, кстати, и Бердяев.

Сохранилась ли русская интеллигенция как феномен после четверти века постсоветской власти, судить сложно. С одной стороны, в отличие от прошлых времен творческая интеллигенция стала массовой. У нас сейчас сотни тысяч докторов и кандидатов наук, писателей, политологов, журналистов и пр. Не ушли в прошлое и противоречия между интересами правящего класса и народного большинства, по-прежнему царит произвол чиновников, имеет место бесправие масс, а имитационная демократия на практике не позволяет изменить существующий порядок вещей. Но, с другой стороны, можно ли считать, что нынешние творческие люди в своем большинстве соответствуют тем требованиям, которые предъявлял к интеллигенции Дмитрий Лихачев? Если, в частности, говорить о многих телеведущих, редакторах изданий, тех же писателях, публицистах и политологах, то они не под страхом репрессий, как было при правлении Сталина, а вполне сознательно и добровольно ради карьеры или благ (а некоторые, возможно, и по убеждению) обслуживают правящий класс, занимаются манипуляцией общественным мнением, зомбируя собственных граждан. На наших глазах из критиков власти за ее неспособность развивать страну некоторые из них превращаются в ее апологетов. Они, например, оправдывают огромные затраты государства на спортивные и иные имиджевые проекты, в то время как реальный сектор экономики все больше деградирует, а число бедных увеличивается. Активно поддерживают геополитические амбиции части правящего класса, а нередко и сами становятся носителями великодержавного шовинизма, мракобесия и черносотенства. Придумывают хунту там, где нет нормальной армии, а неофашистами называют националистов, в то время как своих – патриотами, при этом забывая, что еще недавно творили наши скинхеды и им подобные типы.

И тем не менее болеющие за судьбу страны и не боящиеся бросить вызов властям интеллигенты остались, а еще и появилась новая волна политической эмиграции и нового диссидентства. Другой вопрос, что им часто не хватает здравомыслия и политического опыта, что своими плохо продуманными действиями они повторяют ошибки своих исторических предшественников...

Полагаю, что термин «интеллигенция» как был, так и останется в обиходе, поскольку глубоко вошел в массовое сознание. Да пока и не появилось понятие, которым можно было бы передать то, что у нас называется интеллигенцией. Термин «интеллектуалы» не совсем подходит к нашей действительности. На Западе интеллектуалы – это люди интеллектуального труда, которые массово появляются в развитых демократических странах, имеют свои союзы, выработанную этику поведения. Когда интеллектуалы отстаивают свои права, на их сторону встают СМИ, а сами они могут вывести на улицу десятки тысяч своих сторонников и сочувствующих. У нас это невозможно. В последние годы СМИ на 80–90% оказались в руках государства или под его контролем, а наши законодатели приняли столько запретительных законов, что связали по рукам и ногам любую не санкционированную сверху общественную активность

По неосвоенным землям мы тянем трубу – качать сырье. И рискуем в нее вылететь. Фото Reuters

С резким усугублением экономической ситуации в стране возникли и извечные русские вопросы «что делать?» и «кто виноват?». Появилось много рецептов исправления ситуации, участились негативные прогнозы не только выхода из экономического кризиса, но и будущего России. Притом что их уже дают и те лица, которые еще недавно возглавляли экономический блок правительства. В их числе Герман Греф, который с 2000 года, будучи еще в Санкт-Петербурге, возглавил Центр стратегических разработок и в том же году стал министром экономического развития и торговли РФ (этот пост занимал до 2007 года), реализуя эти разработки. Так, выступая на Гайдаровском форуме 15 января нынешнего года, он заявил: «Мы проигрываем… мы проиграли конкуренцию, надо честно сказать, оказались в стане стран, которые проигрывают, в стане стран-дауншифтеров. (Иначе говоря, в стане стран-лузеров, или неудачниц. - А.К.)

Хотя и в других формулировках, но так же негативно отзывается о нынешней экономической ситуации в стране и бывший министр финансов и заместитель председателя правительства (2000–2011) Алексей Кудрин, который ныне возглавляет Комитет стратегических инициатив. Это он настаивал на том, чтобы нефтедоллары в экономику не шли, а хранились (причем под низкий процент!) в банках и ценных бумагах стран Запада, и в первую очередь США, иначе-де будет расти инфляция. Тезис этот многими авторитетными экономистами считался глубоко ошибочным, ибо лишал экономику инвестиций, инфляцию же разгоняют не нефтедоллары, а естественные монополии. Однако, пользуясь доверием главы государства, с которым он был на равных должностях в питерской мэрии при мэре Анатолии Собчаке, Кудрин твердо стоял на своих позициях.

Немного истории

Подсчеты некоторых экономистов, что для модернизации отечественной экономики стране потребуется 1–1,5 трлн долл., казались из области фантастики. Но к началу ХХI века цены на нефть пошли в гору и постоянно росли, достигнув к лету 2008 года 147 долл. за баррель. Соответственно быстро росли и доходы от экспорта энергоносителей (к слову сказать, к 2015 году, по некоторым подсчетам, они достигли 3,5 трлн долл.). Соответственно рос и ВВП, составлявший к началу финансово-экономического кризиса 2008 года в среднем 7% в год.

Только Кудрин вряд ли смог бы проводить линию на «стерилизацию нефтедолларов», если бы не пользовался еще и поддержкой «сырьевых магнатов» и их адвокатов в СМИ. В защиту сырьевой ориентации национальной экономики был пущен в ход тезис о том, что энергоресурсы не менее важны для мировой экономики, чем высокие технологии. При этом некоторые высокие чиновники даже стали говорить о том, что нефть и газ мы будем обменивать на продукцию высоких технологий, что, однако, не встретило понимания со стороны высокоразвитых стран. Тогда же с подачи, полагаю, хорошо известных читателям «НГ» лиц Россия «превратилась» в энергетическую сверхдержаву. Капитаны сырьевого сектора прогнозировали рост стоимости барреля нефти в ближайшей перспективе до 200 долл., 1 тыс. куб. м газа – до 1 тыс. долл., а рыночной капитализации «Газпрома» – до 1 трлн долл. Сколько реально на данный момент стоит баррель нефти, нам известно, а что касается капитализации «Газпрома», то с 369 млрд долл. (май 2008 года) она снизилась до 95,9 млрд к июню 2013 года и до 56,5 млрд долл. в 2015 году.

В то время как в правящих кругах упивались «огромными достижениями» в развитии страны и уже выдвигали идею сделать рубль резервной валютой, а Москву – новым международным финансовым центром, ученые били тревогу. Что их беспокоило? За счет доходов от экспорта энергоносителей растут зарплаты и пенсии граждан, обновляются столица и ряд крупных городов, возникают элитные дома и поселки типа Рублевки. Элита не вылезает из Куршевеля и с Лазурного Берега, а все больше граждан со средним достатком отдыхают в Турции и Египте. Чиновники и новые русские переводят деньги в банки стран Запада и в массовом порядке скупают там недвижимость, в том числе замки и даже целые острова; туда же посылают на учебу своих отпрысков, а дочерей и жен – на лечение и даже на роды. Рост есть, а развития как такового нет. Напротив, многие отрасли хозяйства и социальной сферы, секторы высоких технологий теряют и те позиции, которые были завоеваны в советские годы, и страна все больше откатывается назад.

Что есть рост, а что развитие, давно определил выдающийся австрийский и американский экономист Йозеф Шумпетер (1883–1950) и продемонстрировал это на очень простом примере. Если увеличить производство фаэтонов, говорил он, то это будет рост, а если вместо них выпускать кабриолеты, то это будет развитие. Востоковедам этот феномен давно знаком из опыта целого ряда бывших колоний, богатых тем или иным пользующимся спросом на мировом рынке видом сырья, но прежде всего энергоносителями, и в научную литературу вошел под термином «рост без развития».

Первыми забили тревогу ученые РАН. Так, уже ушедшую из жизни Татьяну Заславскую, крупного отечественного социолога, академика, беспокоило то, что благополучие страны все больше зависит от экспорта нефти, которая либо кончится, как уже случилось с некоторыми ее экспортерами, либо потеряет в цене, что уже не раз происходило в последние десятилетия. А еще она обращала внимание на растущую эмиграцию из страны талантливых ученых и специалистов наиболее трудоспособного возраста, что неизбежно ведет к ухудшению качества населения и обедняет отечественный научно-технический потенциал. Авторитетный в научном сообществе директор Института экономики РАН академик Леонид Абалкин, проанализировав все составляющие промышленного и научно-технического прогресса, пришел к выводу, что страна может сблизиться по уровню развития с развитыми странами не раньше, чем через несколько поколений, да и то при благоприятных обстоятельствах. Но, пожалуй, самый негативный сценарий развития России вытекал из проведенного в Институте прикладной математики РАН математического моделирования, о чем поведал общественности заместитель его директора доктор физико-математических наук Георгий Малинецкий. Если Россия не сменит модель развития, то, согласно этому сценарию, к 2030 году она развалится, как развалился СССР. Причем этот сценарий появился еще до кризиса 2008 года.

Конечно, может возникнуть вопрос: почему Россия застряла в прошлом веке и не смогла диверсифицировать экономику? И хотя это отдельная тема, но если в нескольких словах, то, на мой взгляд, питерская команда капитулировала перед объективными трудностями в деле создания новой экономики в условиях страны, в которой в постсоветские годы произошла деиндустриализация. Притом что новую продукцию надо не только производить, но и находить для нее ниши в условиях жесткой конкуренции, характерной для глобальной экономики. Тут неизбежны и ошибки, и провалы. Это с одной стороны. А с другой стороны, надо менять систему управления, экономическую и социальную политику, приоритеты в расходовании государственных средств. Надо на всем экономить, снизить жизненный уровень правящей элиты, заставить госуправленцев слезть с беззаботного сидения на нефтегазовой трубе и ломать голову над тем, что строить, как строить, на какие средства строить и как созданный продукт реализовать. А еще надо избавляться и от многих управленцев из числа «своих» (бывших и действующих силовиков и питерцев), преданных высшему руководству, но слабых, некомпетентных, а нередко и коррумпированных. Не исключая и соратников, которые по невежеству или корысти давали Кремлю ложную картину ключевой роли энергоносителей в мировой экономике на многие десятилетия вперед. Но это могло бы привести к подрыву вертикали власти, костяком которой являются «свои».

Факторы развития

Для перехода страны на новый уровень надо сохранить критическую массу потенциала. Но каковы ее составляющие? Это человеческий капитал. В ХХI веке основным двигателем развития стал человеческий капитал, отсюда растущие инвестиции в образование, науку, здравоохранение. Однако расходы нашего государства на эти цели сильно упали по сравнению с советским периодом и сейчас во много раз меньше, чем в передовых странах. Не будучи востребованными на родине, сотни тысяч ученых, инженеров, математиков, биологов и других специалистов самого работоспособного возраста уехали в страны Запада (прежде всего в США) и составляют там немалую часть персонала университетов и высокотехнологичных компаний. Мы потеряли инженерно-технические коллективы, у нас острая нехватка квалифицированных рабочих. А Курчатовы, Королевы, Ландау, Туполевы, Яковлевы и т.д., так необходимые при переходе к новому качеству экономики, могут появиться только в крупных производственных и научно-технических коллективах, чего нет и не может быть в условиях сырьевой экономики.

Это материально-техническая база. Практически все сложные машины и оборудование, в том числе для нефтегазовой отрасли, мы закупали в странах Запада. По производительности труда в промышленности мы отстаем от передовых стран в 5–10 раз. У нас упало машиностроение, практически потеряны станкостроение, прикладная наука, включая опытные производства, без которых открытие не может дойти до конвейера. В лабораториях преобладает допотопное оборудование. Неразвиты электроника, робототехника, биотехнологии, оптика и т.д. По мнению большинства ученых, наша экономика отстает от передовых экономик примерно на 40–50 лет.

Это международная обстановка. Она ныне крайне неблагоприятна для перевода сырьевой экономики на рельсы промышленного и научно-технического развития. Наша внешняя политика мне порой кажется импульсивной, плохо продуманной и даже иррациональной. А история так распорядилась, что центр великих открытий оказался на Западе и на протяжении последних столетий именно западные страны стали центром промышленного и научно-технического прогресса. И ни одна страна мира не совершила промышленного переворота и не добилась крупных успехов в сфере инноваций без опоры на Запад. Это касается и Японии, и Южной Кореи, и Китая, да и всех новых индустриальных стран. Но это же касается и России. И речь идет не только о реформах Петра I. Индустриализация была осуществлена большевиками при активном участии гениального промышленного архитектора Альберта Кана из Детройта. В условиях Великой депрессии в США он и его команда спроектировали важнейшие стройки первых пятилеток, заказали и организовали доставку в СССР для них самых современных в ту пору машин и оборудования, а иногда и целых заводов. И как ни странно, большевики закупали в странах Запада и военную технику: в Италии – военные суда и документацию для их строительства, в Германии – оборудование для подводных лодок и другую военную технику, в США – летательные аппараты, в Чехословакии – артиллерийские системы и т.д.

В последние столетия наша страна практически всегда имела союзников. Она была в союзе то с Германией и Австро-Венгрией, то с Англией и Францией, наконец – в составе антигитлеровской коалиции. Потом НАТО противостоял военный блок – Организация Варшавского договора. СССР был родоначальником реального социализма, который считался альтернативой капитализму, пользовался поддержкой со стороны зарубежных компартий. Ныне же у нас нет союзников, не считая Белоруссии. И нет никакой притягательной идеи для других стран. Страны БРИКС, ШОС – это партнеры, а не союзники. Но при этом мы поссорились с Украиной и бросили вызов практически всему развитому миру, который по ВВП превосходит нас не менее чем в 20 раз и примерно во столько же раз по промышленному и научно-техническому потенциалу. И тем не менее в обновленной стратегии национальной безопасности записано, что главными противниками России являются США и их союзники. А еще до этого с высоких трибун было заявлено, что при определенных условиях мы готовы применить и ядерное оружие. По-моему, таких заявлений не делалось в СССР и не делается в других ядерных странах. Ядерное оружие ныне рассматривается в мире как оружие устрашения, а не применения. Это оружие самоубийства. Его применение даже в тактических целях могло бы спровоцировать полномасштабную ядерную войну и поставить крест на земной цивилизации.

Но что из вышесказанного вытекает? Во-первых, прежде чем ставить глобальные задачи – закрепить за Россией статус одной из лидирующих мировых держав, перейти на новый уровень технологического развития (как записано в стратегии национальной безопасности), следовало бы не обострять, а сглаживать противоречия с Западом и Украиной. Политика импортозамещения в каких-то отдельных областях может сработать, а как стратегия развития – это нонсенс в условиях глобальной экономики. Достаточно того, что нам придется возмещать те потери, которые мы понесли после введения Западом санкций и разрыва кооперативных связей с Украиной в военной сфере. Ведь с США и ЕС у России до санкций активно развивалось военно-техническое сотрудничество. Как утверждает военный обозреватель Владимир Воронов (ссылаясь на официальных лиц РФ), к 2025 году нам предстоит заместить «826 образцов вооружений и военной техники». А еще надо заместить немалое число единиц вооружений и военной техники, производимых в Украине.

Во-вторых, если мы считаем США и их союзников нашими главными противниками, то и они нас будут воспринимать так же. Раньше они основным своим врагом считали терроризм, а геополитическим противником – Китай. Если судить по прошлому опыту, то они будут делать все возможное, чтобы помешать нормальному развитию России даже после формальной отмены санкций. Я даже думаю, что американцы тоже обновили свою стратегию безопасности и разработали для этого соответствующие меры. О том, какие методы США пустили в ход, чтобы подорвать жизнеспособность СССР, рассказал миру американский автор Петер Швейцер, автор книги «Победа. Роль тайной стратегии администрации США в распаде Советского Союза и социалистического лагеря». (Как он утверждал, его консультировали бывшие сотрудники администрации США.) С одной стороны, западные стратеги подтолкнули нас к введению войск в Афганистан, а с другой – был широко разрекламирован миф о намерении США перенести гонку вооружений в космос. В том, что идея «звездных войн» носила политический, а не военный характер, впоследствии признался помощник президента США по национальной безопасности Роберт Макфарлейн. Все это было направлено на то, чтобы спровоцировать СССР на новый виток гонки вооружений, тем самым подорвать его экономику и вызвать недовольство граждан существующим режимом. И им это, увы, удалось. Близорукое советское руководство тратило на гонку вооружений гигантские средства для защиты страны извне, а беда пришла изнутри: СССР распался без единого выстрела, и не нашлось сил его защищать.

Что делать в создавшихся условиях?

Выскажу некоторые соображения из опыта Китая, с которым у России немало общего. Ведь многих россиян давно мучает вопрос: почему страна, экономика которой была в несколько раз меньше российской до начала реформ, стала второй экономикой мира, а национальная валюта – юань – в 2016 году станет мировой резервной валютой? При этом попытаюсь назвать некоторые установки (принципы), которые и позволили КНР добиться таких успехов.

Первое. Дэн Сяопин поставил задачу: делая акцент на подъеме сельского хозяйства, чтобы накормить изголодавший народ, в то же время развивать промышленность и высокие технологии. Однако он понимал, что собственными силами эту задачу не решить, и потому сделал ставку на привлечение в страну капитала, технологий и управленческого опыта из стран Запада. Там же предполагалось готовить и кадры специалистов. И этого удалось добиться. И индустриализация, и создание мощного сектора высоких технологий были осуществлены в основном на средства Запада и руками западных специалистов.

Второе. Во главу угла были поставлены закон и строго действующий по закону суд. В Китае нет ни «своих», ни «чужих». За нарушение закона на скамье подсудимых оказываются не только губернаторы, мэры крупных городов и министры, но и члены Политбюро ЦК КПК. И наказания им даются не условные, а весьма суровые. То, что в Китае беспощадно подавляется криминал и ведется не потешная, а реальная борьба с коррупцией, давно известно. Но команда Си Цзиньпина объявила и решительную борьбу со «сладкой жизнью» партийных и государственных чиновников.

Третье. Были установлены четкие и всем понятные правила ведения бизнеса, и они практически не меняются. У зарубежных инвесторов это вызывает доверие к Китаю. Это же является и одной из составляющих привлекательности инвестиционного климата, который мы так и не смогли создать в постсоветские годы.

Четвертое. В центр внимания властей были поставлены не чиновники, а предприниматели и ученые. Если силовик или чиновник вмешается в деятельность предпринимателя с малейшим намеком на мзду, то он тут же будет уволен. Если он приостановит деятельность предприятия, а суд признает эту акцию незаконной, то государство полностью оплачивает понесенные предприятием потери, а потом их взыскивает с чиновника и его семьи. И чиновники как огня боятся таких ситуаций. Что же касается ученых, то именно они разрабатывают проекты решения тех или иных проблем и потом направляют их правительству.

Пятое. Свободного обмена валюты, который есть у нас, в Китае не было и пока нет, что стало препятствием на пути оттока капитала – фактора, который нанес огромный ущерб России. Но государство никогда не покушалось на сбережения китайцев, и они охотно держат деньги в банках, в которых накоплены огромные депозиты, немалая часть коих обращается в инвестиции. Кстати сказать, очень глубоко продумана и прогрессивная шкала налога с дохода физических лиц.

Шестое. Руководство КНР на международной арене ведет себя осторожно, поэтому страна не является объектом санкций и сама к ним не прибегает. И вообще китайское государство не смешивает экономику с политикой. У Китая и с США, и с Японией могут быть резкие перепалки, но деловые отношения от этого не страдают.

Седьмое . Я не помню, чтобы Пекин похвалялся своими не знающими преград ракетами или говорил, что готов при каких-то обстоятельствах прибегнуть к ядерному оружию. Он постепенно усиливает свой военный потенциал, однако гонкой вооружений не занимается, понимая, что это негативно сказалось бы на росте производства и могло бы спровоцировать ответные действия Японии.

И в заключение: цены на нефть, вне сомнения, раньше или позже пойдут в гору и рубль укрепится по отношению к твердым валютам. Но сможет ли Россия построить несырьевую экономику, сказать затрудняюсь.

Газета Идеи и люди Печатная версия
25.11.2016 00:01:00
Россия, которой мы не знаем

Об иллюзиях и прочих заблуждениях верхов и низов
Алексей Кива
Об авторе: Алексей Васильевич Кива - доктор исторических наук, политолог.

Тэги: политика, экономика, кризис, реформы

Люди, наделенные властью, намечают подходы к решению проблем, ищут деньги. Теоретический фундамент у этой практики, увы, слаб. Фото со страницы правительства РФ в Twitter
В этом году исполнилось 25 лет с начала реформ в постсоветской России. Чего мы хотели четверть века назад, что получилось, были ли у нас иллюзии и что делать?
Польский профессор Гжегож Колодко, который в период с 1994 по 2003 год четыре раза назначался вице-премьером и министром финансов, консультировал правительства многих стран по вопросам реформ, сказал на проходившем в марте Московском экономическом форуме, посвященном этому юбилею: в России знают, что было тогда, но пока не знают, куда идут. «Когда вы разрушили Советский Союз, - говорит Колодко, - ВНП России был в три раза больше, чем в Китае. Прошло 25 лет, одна генерация, одно поколение президента Ельцина и президента Путина, и сейчас в Китае ВНП в шесть раз больше, чем в России… Китайцы знают, куда идут». Кстати, Польша, где в первые годы ее постсоциалистического развития тоже были свои «младореформаторы» и была «шоковая терапия», сегодня является одной из немногих европейских стран, ВВП которой растет, а не падает.
Куда идем?
Да, по темпам роста ВВП мы стали отставать даже от тех бывших союзных республик СССР, которые имели слабый по сравнению с РСФСР экономический и научно-технический потенциал либо были бедны природными ресурсами. Если Россия, по подсчетам экспертов, по объему ВВП не достигла уровня 1991 года, то в Азербайджане, Белоруссии, Туркмении, Узбекистане он удвоился. А, например, от Казахстана мы отстаем и по уровню зрелости рыночной экономики, привлекательности инвестиционного климата, развитию малого бизнеса. Мы допустили деиндустриализацию и разрушили научно-технический комплекс (академическая наука плюс прикладная наука, включающая в себя отраслевые исследовательские, конструкторские, проектировочные институты, опытные производства, лаборатории), который трудно восстановить. Наше отставание от передовых стран Запада во многих отношениях близко к отставанию от них дореволюционной России. Остались на том или ином уровне только те отрасли и производства, которые достались нам от СССР и которые власти взяли под особый контроль. И тем не менее космическая сфера понесла сильные потери. Как заявил генеральный директор Роскосмоса Игорь Комаров, главными проблемами космической отрасли являются «низкая производительность труда, устаревшие методы проектирования и управления и изношенность оборудования». Осталось и в целом грамотное население, хотя понизился уровень образования в школах и вузах. Но ведь и в царской России были производства на мировом уровне.
Как сказал один мудрый человек, живший в ХVIII веке, политик думает о следующих выборах, а государев муж - о следующих поколениях. Случайно или нет, но у нас планы развития страны, как правило, появляются перед президентскими, реже - думскими выборами. В канун президентских выборов 2012 года окончательно отработанная программа среднесрочного развития страны «Стратегия-2020», возможно, была духоподъемной, поскольку ставила грандиозные задачи не только догоняющего, но и опережающего развития, однако оказалась никчемной, потому что мало что общего имела с реальным состоянием экономики и самого общества. И о ней дружно и быстро забыли. Но в условиях углубляющегося экономического кризиса и его последствий и чиновники, и депутаты, и другие государевы мужи «вдруг» осознали, что с сырьевой экономикой у России нет будущего, и стали говорить о необходимости срочно разрабатывать новую, несырьевую модель социально-экономического развития.
На сегодняшний день на слуху два проекта. Один из них готовится под руководством бывшего коллеги Владимира Путина по работе в питерской мэрии Алексея Кудрина, который был вице-премьером правительства РФ и министром финансов в 2000-2011 годах. В апреле 2016 года Кудрин был назначен руководителем совета Центра стратегических разработок, а в мае - руководителем рабочей группы по подготовке проекта реформ и одним из трех заместителей Экономического совета при президенте РФ, который возглавляется самим Путиным. Второй проект разрабатывается под руководством уполномоченного при президенте РФ по правам предпринимателей бизнесмена Бориса Титова. Проект назван «Экономика роста». Президент поручил продолжить разработку этой концепции и преобразовать ее в среднесрочную программу «Стратегия роста» - но уже на площадке Аналитического центра при правительстве РФ. Нетрудно заметить, что этому проекту придается меньшее значение, чем проекту Кудрина.
Подробно обсуждать эти проекты вряд ли имеет смысл, поскольку они еще находятся в стадии разработки. Это, по сути, еще концепции. Тем более что на заседании президиума Экономического совета при президенте РФ в июне 2016 года Владимир Путин не высказал по ним своего мнения, лишь предложил продолжать над ними работу. Несколько неназванных участников заседания рассказывали газете «Ведомости», что, с одной стороны, президенту импонирует неизменная линия Кудрина: не вкладывать деньги в экономику, а копить резервы на черный день. Говорят, что президент не любит рисковать. А с другой стороны, Путин не готов согласиться с тезисом Кудрина, что в интересах получения инвестиционного капитала и технологий надо снизить геополитическую напряженность, иначе трудно будет обеспечить рост экономики. К тому же, согласно Кудрину, несколько лет уйдет на создание условий для экономического роста, который сначала будет минимальным и лишь потом достигнет 4% ВВП. Но и такие низкие темпы роста лишь законсервируют отсталость России, с чем президент тоже не готов согласиться.
В проекте Титова, напротив, предусматривается вложение государством средств в развитие экономики и достижение более высоких темпов роста. Он как-то заявил: «С политикой Кудрина мы упадем в список третьеразрядных экономик». А часто выступающий вместе с Борисом Титовым советник президента РФ академик РАН Сергей Глазьев, тоже член Экономического совета при президенте, утверждает, что «рост ВВП в России должен составлять порядка 10% в год». Многим экономистам, однако, такие темпы кажутся иллюзорными.
Что у нас есть и что могло бы быть
Хотелось бы подчеркнуть такие моменты.
Первое. Оба проекта, по сути, построены на неолиберальной теории (приватизация госсобственности, сокращение государственных расходов, независимый суд, гарантия прав собственности, четкие и постоянные правила ведения бизнеса, способствующие росту экономики налоги, доступность кредита, содействие развитию малого бизнеса, создание благоприятного инвестиционного климата и т.д.). Все эти меры, безусловно, позитивны, но ввиду изношенности парка машин и оборудования, деградации высоких технологий и науки, неразвитости инфраструктуры они не позволят стране совершить скачок - слезть с нефтяной иглы.
Второе. Пока никто не может назвать источники финансирования, которые необходимы для построения современной экономики. А на это потребуются сотни миллиардов долларов. Ежегодно! (К слову сказать, они у нас были, только потратили мы их не по назначению.) Китай достиг темпов роста 10% и более, потому что инвестиции в экономику составляли там 40-45% ВВП. Индия добилась темпов роста более 7% после того, как повысила инвестиции с 25 до 30-37% ВВП. В России инвестиции в экономику официально составляют 18,5%, а по данным независимых экспертов, учитывающих нашу коррупцию, - 12,2% ВВП. Какими будут цены на нефть, неизвестно. Как скоро Запад снимет санкции с России за политику в отношении Украины и снимет ли их вообще, тоже неизвестно. И Запад остро реагирует на нашу поддержку режима Башара Асада в Сирии, на территории которой мы решили создать две военные базы на бессрочной основе.
Конечно, есть и немалые внутренние источники. Только если они до сих пор не были задействованы, то нет никаких оснований полагать, что они будут задействованы сейчас. Позволю себе следующее сравнение. Мы переживаем глубокий и затяжной кризис, который фактически начался еще в лихие 90-е. В Америке глубокий кризис, названный Великой депрессией, случился в 1929 году, и Франклин Рузвельт, ставший президентом США в 1933 году, во-первых, запретил вывоз долларов из страны, который практиковался при президенте Герберте Гувере. Во-вторых, была поднята максимальная ставка подоходного налога - с 24 до 63% в период первого президентского срока Рузвельта и до 79% в годы второго срока. В-третьих, поэтапно повышалась максимальная ставка налога на наследуемое имущество - с 20% до 45, 60 и 77%. И все это высвободило средства для борьбы с нищетой и массовой безработицей, в два раза сократило число сверхбогатых и в итоге ускорило выход из кризиса. Кто-то может сказать: чрезвычайные обстоятельства диктовали и чрезвычайные меры. Увы, это не совсем так. В благополучной Швеции максимальная ставка подоходного налога составляет 56,4%, а во Франции - аж 75%.

Воображаемая разделительная линия - на карте России, ее условное изображение - в натуре. У страны двуединая сущность. Фото Тимофея Захарова
И только в России было позволено вывести из страны сотни миллиардов долларов. За счет природной ренты появилось множество долларовых миллиардеров и миллионеров, разрыв в доходах между богатыми и бедными достиг опасной для будущего страны черты. В то же время в богатой углеводородами Норвегии 75% доходов от их реализации идут в казну государства и львиная доля из них направляется в социальную сферу. Поэтому там высокий жизненный уровень, нет миллиардеров и разрыв в доходах 10% верхних и 10% нижних слоев населения составляет 4%. В России же при максимальной ставке 13% с дохода физических лиц и не без «коррупционной ренты» сформировался еще и класс бюрократической буржуазии, по своей природе реакционной, стоящей на пути диверсификации экономики.
Третье. В ходе обсуждения проблемы господства в нашей экономической политике квазилиберального направления один мой коллега сказал: «Судя по многим признакам, те, кто готовил провальную «Стратегию-2020», будут разрабатывать и новую стратегию развития страны. Что, у нас нет других ученых и специалистов, в той же РАН?» Вместо ответа я ему привел слова Сергея Сулакшина, доктора физико-математических и политических наук, в прошлом государственного деятеля, по поводу того, как создавалась «Стратегия-2020». «Мне, - говорит он, - довелось работать в одной из экспертных групп, и схема была такова: восседают Владимир Мау (ректор Российской академии народного хозяйства и государственного управления. - А.К.) и Евгений Ясин (научный руководитель Высшей школы экономики. - А.К.) и обобщают итоги заседания (я цитирую): «Ну что, поговорили очень интересно, но в итоговом документе будет это, это и это».
Какой напрашивается вывод? Насколько мне известно, Владимир Мау довольно ясно себе представляет состояние нашей экономики, как, полагаю, и Евгений Ясин. Но они скорее всего получили заказ: концепция социально-экономического развития должна носить оптимистический характер. А этого можно добиться только в том случае, если исходить не из того, что реально есть, а из того, что могло бы быть. И это находится в русле нашей советской традиции - точнее, «социалистического реализма»: показывать не то, что есть, а то, что будет…
Западники и почвенники
Были иллюзии и в отношении к нам Запада после краха социализма и развала СССР. Но самые тяжелые последствия имели иллюзии насчет нашей готовности от тоталитаризма сразу же перейти к демократии. На деле к этому не готово было общество, включая интеллигенцию. Юрий Андропов, став руководителем страны после смерти Леонида Брежнева, сказал вещие слова: «Мы не знаем страны, в которой живем». Позволю себе продолжить: мы не знаем самих себя. Да, мы знаем, что наша страна почти 300 лет была в зависимости от Золотой Орды, примерно столько же существовало крепостное право, и мы еще не забыли, что три четверти века жили в тоталитарном государстве. Многие знали и о том, что после реформ Петра I у нас вследствие вестернизации верхнего слоя общества появились западники и славянофилы. Но как все это отразилось на нашем национальном характере и на судьбе страны, полагаю, мало кто задумывался. И только в последние годы перестройки многие из нас впервые познакомились с трудами крупнейших наших философов, которые были либо высланы из страны еще Лениным, либо сами эмигрировали и тем самым сохранили себе жизнь.
И, пожалуй, самым ярким из них и глубоко знающим русскую историю и русский национальный характер является Николай Бердяев. На формирование нашего национального характера, а говоря шире, архетипа (коллективное бессознательное), сильный отпечаток, считал Бердяев, наложила прерывность изменения типа цивилизации. «В истории мы видим, - писал он, - пять разных Россий: Россию Киевскую, Россию татарского периода, Россию Московскую, Россию петровскую, императорскую, и, наконец, новую советскую Россию». Именно отсюда (а еще, как он считал, и от православия) идут максимализм, полярность мышления, рождающие действие от противного, отсутствие, как он выражается, средней культуры.
Что касается нашего максимализма, действий от противного, то это, по-моему, не требует объяснения. Другое дело - средняя культура, которая подразумевает не одномоментное достижение цели, а пошаговое, готовность к компромиссам, выраженную договороспособность. Была бы у нас средняя культура, мы могли бы остановиться на Февральской революции 1917 года, которая имела буржуазно-демократический характер и открывала возможность более гармоничного экономического развития, социализации и демократизации общества. А в наше время могли бы мирным путем разрешить возникший во власти конфликт и не доводить дело до «расстрела парламента» (или государственного переворота, как считают многие) в первых числах октября 1993 года, после чего у нас началась «гибридная реставрация»: что-то (но не всегда лучшее) мы восстанавливаем то из советского, то из царистского прошлого.
Креативным силам России, по-моему, надо было бы знать, что западники будут всегда тянуться к Западу, к его ценностям, будут стремиться заимствовать там готовые формы общественной жизни, которые с трудом приживаются на национальной почве. Славянофилы же (или почвенники) всегда будут выступать носителями великодержавных устремлений, отстаивать особый путь развития России, противопоставлять ее Западу, а интересы государства будут ставить выше интересов общества. Но раньше или позже победу одержат они, поскольку представляют большинство народа, воспитанного в духе борьбы за социальную справедливость, но отнюдь не демократию и все еще находящегося под сильным влиянием царистских настроений, трансформировавшихся в годы сталинизма в вождистские.
Перемены вектора
Что, на мой взгляд, необходимо? Первое. Нужен реальный план перехода к новой экономике, составленный не по неолиберальной теории Милтона Фридмана, а по теории государственного регулирования Джона Мейнарда Кейнса и не привязанный к выборам. И одним из кандидатов, способных возглавить группу по его разработке, мог бы стать, на мой взгляд, крупнейший специалист по экономикам переходного периода - академик РАН и Европейской академии Виктор Полтерович. Второе. Нужно воспользоваться приходом в Белый дом Дональда Трампа и как можно быстрее решить проблему Донбасса, тем более что мы однозначно считаем его украинским. Что касается Крыма, то надо убеждать мировое сообщество, что это российский регион, случайно оказавшийся в ходе распада СССР в составе Украины. Что касается сирийской проблемы, то надо еще думать, как ее решить. Допустим, с помощью России и Ирана победит режим Башара Асада. Но удержит ли он власть? И кто будет восстанавливать разрушенную страну, на что, по мнению экспертов, понадобится от 300 до 500 млрд долл.? Третье. Надо уходить от конфронтации с Западом, экономический потенциал которого, по подсчетам члена-корреспондента РАН, научного руководителя Института экономики РАН Руслана Гринберга, в 35 раз больше российского. Нам ее не выдержать. У нас уже сейчас военные расходы по отношению к ВВП гораздо больше, чем у США, и в несколько раз больше, чем у стран Евросоюза и Китая. Я считаю, что во главу угла надо ставить не чьи-то амбиции, а национальные интересы.
Но то, что мы шарахаемся из одной крайности в другую, есть истинная правда. В ХХ веке мы дважды поменяли вектор общественного развития, понеся при этом колоссальные людские и материальные потери, и за постсоветские годы не могли ни на чем долго остановиться. То делали шаги к сближению с Западом, то резко развернулись в сторону Востока, не найдя там того, чего искали. То считали Россию европейской, то стали называть ее евразийской. То заклинали не признавать независимость полуторамиллионного Косова, то признали независимость маленькой Абхазии и крохотной Южной Осетии. И нередко те же люди, которые в силу коммунистической идеологии и по долгу службы боролись с религией, вдруг стали борцами за клерикализацию массового сознания и не препятствуют религиозно-черносотенной истерии, раздуваемой не имеющими исторических знаний людьми при власти. Порой создается впечатление, что мы живем не в ХХI веке, когда благодаря новым технологиям человечество шагнуло далеко вперед в познании вселенной, а в Средние века, когда считали, что Земля является центром вселенной и вокруг нее вращаются солнце и планеты.

Сергей Мамаев 09:57 27.11.2016
Младореформаторы сделали Россию Европой, но более, чем вековой давности - дикокапиталистической (изучена Марксом). Отсюда и соответствующая политика, как внутренняя, так и внешняя (Европа это уже поняла), а также клерикальная идеологическая направленность. Отсюда и экономика времен Столыпина и соответствующая наука с засильем чиновников. И будущего никакого, кроме стагнации до нацизма (в соответствии с историей). Конечно, если эту элиту не сметут...

Петр Литвин 11:49 27.11.2016
Предложения профессора по смене вектора несколько противоречат его предшествующему анализу состояния умов в народе. Программа может быть самой расчудесной, только: а) кто её будет принимать и б) кто и как будет её выполнять? По первому пункту мы знаем, кто - и далеко не факт, что эта программа будет соответствовать его воззрениям, а по второму - см. рассуждения автора о нашем народе с его менталитетом. Спассивируем и извратим на практике самые благие начинания - своя рубашка ближе к телу.

20.11.2015 00:01:00

Конец русской интеллигенции

Слой просвещенных людей, создавших нашу культуру, уходит в прошлое

Я всегда прислушивался к тому, что о нашей общественной жизни говорят великие художники. Они часто раньше политиков и политологов улавливают появление в обществе новых явлений, как позитивных, так и негативных. И когда выдающийся артист и писатель Сергей Юрский в интервью еженедельнику «Аргументы и факты» сказал, что интеллигенция как особый российский феномен «частью разложилась, частью - вымерла, частью - продалась» и ее надо «возрождать заново», то такой взгляд на вещи оказался мне близок. И о том, что это вполне осознанное мнение великого художника, а не походя сказанные слова, говорит его дискуссия на эту тему с известным писателем Сергеем Шаргуновым. Развертывая тезис «интеллигенции больше нет», Сергей Юрьевич говорит: «Что такое то, что называлось словом «интеллигенция», которую я видел и знаю в ста городах? Причем каждый раз это был тысячный зал. Это было, я это все помню. А что сейчас? Я знаю, что сейчас интеллигенции нет как класса, как прослойки. Я убежден в этом. И актеру надо верить. Потому что я вижу конкретных людей». Интеллигенция - это «очень специфическая, очень русская, российская прослойка, по определенным причинам исчезнувшая. Потому что она вся, большей частью, стояла на научно-исследовательских институтах. Они были сердцевиной. Были еще учителя, врачи, инженеры, библиотекари и пр… Театр был очень важен для этого слоя. Он разрушился». И далее: еще со времен Пушкина «эта прослойка напоминала, что не всё в порядке в обществе, и надо об этом подумать. Именно такие люди являются тем бродильным элементом, который позволяет обществу быть живым, не окостенеть». А еще Сергей Юрский говорит, что прослойка этих людей читала одни и те же книжки, их объединяли схожие интересы и схожий взгляд на мир. Это касается и декабристов, и разночинцев, и интеллигенции послереволюционного периода.

Сергей Юрский говорит, что интеллигенция читала одни и те же книжки, смотрела одни и те же спектакли и т.д. Да, это так или почти так и было. Новая книга или статья в журнале (реже в газете) или спектакль, в которых, обычно не напрямую, а между строк или подтекстом, высказывалась критика тех или иных сторон существующего режима, вызывала живой отклик у интеллигенции. Все друг у друга спрашивали, вроде того, читал ли он то-то и то-то в «Новом мире», «Иностранной литературе», «Юности», «Литературке», смотрел ли тот или иной спектакль в «Современнике», в театре на Таганке… По рукам ходил самиздат, а кухни превращались в место горячих дебатов по поводу бытия в стране суверенной, простите, социалистической демократии и потерявшей адекватность на новые вызовы несменяемой власти.

Прошлое нельзя вернуть

Вернуть прошлое, увы, нельзя, причем по многим причинам.

Во-первых, неудачные реформы начала 90-х обрушили промышленное производство, привели к ликвидации колхозов и совхозов. Наука понесла невосполнимые потери, а прикладная наука, связанная с производством, практически исчезла. В результате распались большие коллективы людей, соответственно распались и связи между ними. Передел государственной и общественной собственности привел к взрыву криминала, коррупции и резкому обвалу духовности и нравственности. Убийства и похищения людей ради завладения собственностью стали частой практикой 90-х. Друг ради завладения бизнесом мог заказать друга, а внук ради жилплощади - родную бабушку. Отчуждение в обществе стало знамением времени.

Во-вторых, ушла в прошлое и прежняя мотивация социальных отношений. Скажем, если раньше в деревне или в небольшом городке в той или иной мере еще оставались от крестьянской общины солидарность и взаимопомощь, когда, например, за бутылку водки (самогона) можно было вспахать приусадебный участок принадлежащими колхозу (совхозу) лошадьми или трактором или позвать соседей на помощь при строительстве дома, то теперь за все надо выкладывать деньги. Шаг за шагом шла сильная атомизация общества, когда каждый думает прежде всего о себе, своих интересах. В-третьих, в условиях развития современных средств связи, и прежде всего Интернета, можно днями, а то неделями и даже месяцами работать на дому, не общаясь не только с коллегами по ремеслу или профессии, но даже и соседями. Можно дистанционно руководить компанией или фирмой (что и делается), причем даже из-за границы. В-четвертых, СМИ в большинстве своем работают «под копирку» только в новостном и политическом блоке, в остальном же они свободны или почти свободны. Традиционные театры и народные клубы понесли серьезные потери, но появилось море разного рода шоу, кастингов, театральных, музыкальных и танцевальных групп и пр. Поэтому сейчас трудно найти людей, которые читали бы одни и те же газеты, книги, смотрели спектакли, слушали музыку и пр. Я как историк и политолог должен быть в курсе событий, однако постоянно смотрю только четыре телеканала (причем выборочно), слушаю две радиостанции и читаю три газеты, и тоже выборочно.

Откуда растут корни intelligentsia?

Интеллигенция как феномен появилась после реформ Петра Великого, когда образованные слои общества раскололись на западников и славянофилов. Агентом исторически прогрессивных перемен однозначно были западники. По-другому и быть не могло, поскольку Россия становилась великой державой, опираясь на западную технику и технологии, а в значительной степени и человеческий капитал (не говоря уже о специалистах в различных сферах деятельности, включая военную). Учрежденная Петром I Петербургская академия наук состояла в основном из западных ученых. Философ Николай Бердяев так характеризовал расколовшееся по восприятию действительности образованное сообщество: «Славянофилы видели в деле Петра измену исконным национальным русским основам, насилие и прорыв органического развития. Западники никакого своеобразия в русской истории не видели, считая Россию лишь страной, отсталой в просвещении и цивилизации, западно же европейский тип цивилизации был для них единственным и универсальным. Петр раскрыл для России пути западного просвещения и цивилизации. Славянофилы неправы были потому, что реформа Петра была совершенно неизбежной: Россия не могла дальше существовать замкнутым царством при отсталости военной, морской, экономической, при отсутствии просвещения и техники цивилизации. При этом русский народ не только не мог выполнить своей высокой миссии, но и самое его независимое существование подвергалось опасности». Далее Бердяев говорит о том, что славянофилы не видели расцвета культуры после реформ Петра, явления Пушкина и великой русской литературы. В то же время он указывает на жестокости Петра, на то, что «приемы Петра относительно церкви и старой религиозности напоминают приемы большевизма». Он критиковал западников за «отрицание своеобразия русского народа и русской истории», за упрощенный взгляд на прогресс, за стремление копировать западные формы общественной жизни в готовом виде без учета разных уровней цивилизационного и культурного развития России и Европы.

Феномен русской интеллигенции появился прежде всего в западнически настроенной творческой среде. Но русская интеллигенция и западничество - отнюдь не тождественные понятия. На Запад ориентировалась сама власть, начиная с петровских времен. К слову сказать, совершившие Октябрьский переворот большевики были законченными западниками. Но поскольку Россия представляла собой абсолютную монархию, а основная масса народа в лице крестьянства жила под гнетом крепостного права, то интеллигенция взяла на себя социальную функцию защиты угнетенных и критики власти. Именно это отличает ее от западных интеллектуалов, живших в иных политических условиях. Кроме того, западных интеллектуалов объединяют идеалы эпохи Просвещения и борьба за гуманистические ценности. Крупный российский филолог, член Европейской академии Борис Успенский в статье «Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры» пишет: «Одним из фундаментальных признаков русской интеллигенции является ее принципиальная оппозиционность к доминирующим в социуме институтам. Эта оппозиционность прежде всего проявляется в отношении к политическому режиму, к религиозным и идеологическим установкам, но она может распространяться также на этические нормы и правила поведения и т.п. При изменении этих стандартов меняется характер и направленность, но не качество этой оппозиционности. Именно традиция оппозиции, противостояния объединяет интеллигенцию разных поколений: интеллигенция всегда против - прежде всего она против власти и разного рода деспотизма, деноминации… Русская интеллигенция возникла в условиях противостояния царской власти, царскому режиму. Иначе говоря, оппозиция по отношению к царской власти сформировала русскую интеллигенцию».

Если обобщить, какие черты традиционно считались присущими русской интеллигенции, то это бескорыстное служение народу, а отнюдь не правящему классу и не государству, к которому она относилась критически. Это истинный, а не казенный или фальшивый патриотизм. Это приверженность идеям социальной справедливости и свободы. Это независимость суждений. Это готовность в борьбе за свои цели идти на жертвы, отказываясь от благ, нормальной семейной жизни вплоть до самопожертвования. Верно ли все это? Для какой-то ее части это так. Однако русская интеллигенция не имела идеологии и боролась, как уже было сказано выше, не столько «за», сколько «против». Не всегда она выбирала верный путь и методы борьбы за интересы народа. Террор в России конца ХIХ - начала ХХ века велся в основном представителями интеллигентского сословия. Как писал Николай Бердяев, «интеллигенция всегда была увлечена какими-либо идеями, преимущественно социальными, и отдавалась им беззаветно». Так, известный революционный демократ Виссарион Белинский писал: «Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную». А находившийся в эмиграции, как и Бердяев, философ Георгий Федотов говорил о том, что «каждое поколение интеллигенции определяло себя по-своему, отрекаясь от своих предков и начиная - на десять лет - новую эру. Можно сказать, что столетие самосознания русской интеллигенции является ее непрерывным саморазрушением. Никогда злоба врагов не могла нанести интеллигенции таких глубоких ран, какие наносила она себе сама в вечной жажде самосожжения».

Некоторые уточнения

Русская интеллигенция, советская интеллигенция и российская интеллигенция - это разные понятия. Русская интеллигенция (intelligentsia) состояла преимущественно из творческих людей. Она не была массовой и не могла быть таковой в период своего возникновения, поскольку профессия врача, учителя, инженера и пр. не была массовой. Не было массовым и научное сообщество. Считается, что понятие «интеллигенция» было пущено в оборот в 1860-е годы писателем, почетным членом Петербургской академии наук Петром Боборыкиным. Но некоторые авторы утверждают, что еще в 1836 году слово «интеллигенция» впервые упоминал поэт Василий Жуковский.

Существуют разные взгляды на «родословную» русской интеллигенции. Если большинство исследователей (в частности, Борис Успенский) считают ее феноменом русской культуры, то крупный специалист по античности академик РАН Михаил Гаспаров в статье «Русская интеллигенция как отвод европейской культуры» утверждает, что «русская интеллигенция была трансплантацией: западным интеллектуализмом, пересаженным на русскую казарменную почву. Специфику русской интеллигенции породила специфика русской государственной власти. В отсталой России власть была нерасчлененной и аморфной, она требовала не специалистов-интеллектуалов, а универсалов…»

На мой взгляд, это тот случай, когда на интеллигенцию можно смотреть через призму антиномии и с равной степенью убедительности доказывать то и другое, что, кстати говоря, любил делать Бердяев. Конечно, русская интеллигенция не свалилась с неба, она является производным европейской культуры, как и наша культура в целом. Но в то же время в российских условиях она приобрела такие черты, которые не свойственны западным интеллектуалам, и в известном роде действительно является феноменом.

Но вот что говорил об интеллигенции не требующий представления Дмитрий Сергеевич Лихачев: «К интеллигенции, по моему жизненному опыту, принадлежат только люди, свободные в своих убеждениях, не зависящие от принуждений экономических, партийных, государственных, не подчиняющиеся идеологическим обязательствам. Основной принцип интеллигентности - интеллектуальная свобода, свобода как нравственная категория. Не свободен интеллигентный человек только от своей совести и от своей мысли... Люди, подчиняющиеся в своей деятельности и оценках другим людям, системам или партийным требованиям, интеллигентами, как мне кажется, не являются: они отказываются от умственной самостоятельности (а следовательно, от какой-то части своей духовной жизни), убивают в себе возможность руководствоваться только независимыми от «обстоятельств», партийных пристрастий, политической целесообразности убеждениями». Если исходить из указанных выше требований, то их выполнение не по силам массовой интеллигенции, к тому же она в своем большинстве вынуждена кому-то подчиняться, выполнять чьи-то указания, даже если она с ними и не согласна. Следовательно, Сергей Юрский имеет в виду советскую интеллигенцию, которая в постсоветской России стала называться российской.

И хотя intelligentsia понесла большие потери в годы советской власти, она, на мой взгляд, все же сохранилась как явление. И доказательством тому служит возникновение диссидентского движения в последние годы существования СССР и активное участие представителей творческой элиты в подрыве основ коммунистического режима. Отличавшийся провидческим даром Георгий Федотов, полемизируя с теми, кто уже «похоронил» русскую интеллигенцию, писал: «Интеллигенция, уничтоженная революцией, не может возродиться, потеряв всякий смысл. Теперь это только категория работников умственного труда или верхушка образованного класса. Полно, так ли? Вся ли Россия проходит азбуку атеизма и американизма?» И далее он утверждал, что интеллигенция переживет коммунистический режим, падение которого он считал неизбежным. Как, кстати, и Бердяев.

Сохранилась ли русская интеллигенция как феномен после четверти века постсоветской власти, судить сложно. С одной стороны, в отличие от прошлых времен творческая интеллигенция стала массовой. У нас сейчас сотни тысяч докторов и кандидатов наук, писателей, политологов, журналистов и пр. Не ушли в прошлое и противоречия между интересами правящего класса и народного большинства, по-прежнему царит произвол чиновников, имеет место бесправие масс, а имитационная демократия на практике не позволяет изменить существующий порядок вещей. Но, с другой стороны, можно ли считать, что нынешние творческие люди в своем большинстве соответствуют тем требованиям, которые предъявлял к интеллигенции Дмитрий Лихачев? Если, в частности, говорить о многих телеведущих, редакторах изданий, тех же писателях, публицистах и политологах, то они не под страхом репрессий, как было при правлении Сталина, а вполне сознательно и добровольно ради карьеры или благ (а некоторые, возможно, и по убеждению) обслуживают правящий класс, занимаются манипуляцией общественным мнением, зомбируя собственных граждан. На наших глазах из критиков власти за ее неспособность развивать страну некоторые из них превращаются в ее апологетов. Они, например, оправдывают огромные затраты государства на спортивные и иные имиджевые проекты, в то время как реальный сектор экономики все больше деградирует, а число бедных увеличивается. Активно поддерживают геополитические амбиции части правящего класса, а нередко и сами становятся носителями великодержавного шовинизма, мракобесия и черносотенства. Придумывают хунту там, где нет нормальной армии, а неофашистами называют националистов, в то время как своих - патриотами, при этом забывая, что еще недавно творили наши скинхеды и им подобные типы.

И тем не менее болеющие за судьбу страны и не боящиеся бросить вызов властям интеллигенты остались, а еще и появилась новая волна политической эмиграции и нового диссидентства. Другой вопрос, что им часто не хватает здравомыслия и политического опыта, что своими плохо продуманными действиями они повторяют ошибки своих исторических предшественников...

Полагаю, что термин «интеллигенция» как был, так и останется в обиходе, поскольку глубоко вошел в массовое сознание. Да пока и не появилось понятие, которым можно было бы передать то, что у нас называется интеллигенцией. Термин «интеллектуалы» не совсем подходит к нашей действительности. На Западе интеллектуалы - это люди интеллектуального труда, которые массово появляются в развитых демократических странах, имеют свои союзы, выработанную этику поведения. Когда интеллектуалы отстаивают свои права, на их сторону встают СМИ, а сами они могут вывести на улицу десятки тысяч своих сторонников и сочувствующих. У нас это невозможно. В последние годы СМИ на 80-90% оказались в руках государства или под его контролем, а наши законодатели приняли столько запретительных законов, что связали по рукам и ногам любую не санкционированную сверху общественную активность…

Опыт Поднебесной оказался невостребованным российскими реформаторами

Август для нашей страны - месяц особый. Редко когда он не преподносит нам какой-то сюрприз. Чаще всего негативного, причем судьбоносного свойства. Именно это произошло в августе 1991-го… Встает вопрос: мог ли СССР воспользоваться опытом Китая и не потерпеть крах, а посредством реформ обновить заскорузлую экономическую и политическую систему и совершить рывок в постиндустриальное общество?

«Бить по штабам!»

Китайский путь общественных преобразований, как это ни странно, не стал предметом серьезного изучения ни в годы существования СССР, ни в новой России. Мы не смогли взять ничего позитивного из китайского опыта. Знания об успехах Китая не нужны были ни горбачевским реформаторам, ни ельцинским «демократам». Ни те, ни другие не хотели, чтобы в нашем обществе стали сравнивать результаты китайских реформ и наших – неудачных как в СССР, так и в новой России. А те, кто все же интересовался китайскими реформами, подходили к их опыту механически, без учета условий в каждой стране, считая, например, что и нашу перестройку надо было начинать с подъема сельского хозяйства.

Академик РАН Олег Богомолов, который возглавлял Институт экономики мировой социалистической системы и был депутатом Съезда народных депутатов СССР, рассказывал, что, посетив в годы перестройки Китай, он изложил президенту СССР Михаилу Горбачеву свои впечатления о начатых Дэн Сяопином реформах. В целом впечатления были положительные. Однако Горбачев, явно получив информацию из другого источника, стал акцентировать негативные стороны китайских реформ.

Сказывалось, конечно, то, что между СССР и Китаем был период длительного отчуждения. Причем велась не только острая идеологическая борьба, когда они нас обвиняли в ревизионизме, а мы их – в левачестве и авантюризме, но со стороны Мао были и территориальные претензии к нам, дело дошло даже до военных столкновений в марте 1969 года на острове Даманский. И после смерти Мао, прихода к власти новых людей негативный настрой против Китая сохранялся как среди работников аппарата ЦК КПСС, так и МИД СССР.

Отметим, что и в самом Китае был период неопределенности по поводу политического будущего страны.

Мао своим официальным преемником назначил не очень известного и не очень сильного политика и администратора Хуа Гофэна. Он завоевал доверие Мао благодаря тому, что был активным его сторонником в период «Большого скачка». Тем не менее, после смерти Мао Цзэдуна Хуа Гофэн поддержал сторонников Дэн Сяопина в их намерении покончить с «культурной революцией» и арестовать ее главарей, ставших известными как «банда четырех» (это жена Мао, министр культуры Цзян Цинн, ее брат Яо Вэньюань, секретарь ЦК КПК Чжан Цуньчао и вождь «цзаофаней» (т.е. «бунтари») Ван Хунвэнь.) В последние годы жизни Мао Цзэдуна именно деятели «культурной революции» определяли политику страны, фактически подменив собой партийные и государственные органы. Хуа Гофэн вернул страну к политике, в чем-то похожей на ту, которая проводилась в СССР до перестройки.

Согласно иностранным источникам, в руководстве страны какое-то время шла борьба между двумя группировками: левые во главе с Хуа Гофэном хотели продолжить ту линию, которую проводил Китай до «Большого скачка» и «культурной революции», а правые во главе с Дэном стояли на позиции ревизии основных постулатов марксизма-ленинизма, понимания социализма и путей его построения и проведения иной, чем прежде, внешней политики. Поскольку авторитет Дэн Сяопина был несопоставим с авторитетом Хуа Гофэна, то в декабре 1978 года пленум ЦК КПК утвердил подготовленную его командой модель реформ под названием «реформа и открытость», а в 1979 году страна приступила к ее реализации. В 1980 году Хуа Гофэна освободили от занимаемых постов, КПК возглавил Ху Яобан, а премьером Госсовета стал Чжао Цзыян.

Победе Дэн Сяопина над левыми способствовал целый ряд факторов. Во-первых, в оценке и «Большого скачка», и «культурной революции» историческая правда была на его стороне.

Более того, когда Дэн брался за устранение негативных последствий левацкой политики Мао, то добивался видимых для общества позитивных результатов.

Во-вторых, за проведение политики здравого смысла он подвергался гонениям, а гонимым люди сочувствуют не только в России, но и Китае. В-третьих, продолжавшие многие годы разного рода эксперименты на людях настолько измотали китайское общество, что оно готово было принять любую альтернативу такой политике. Китайцы – предприимчивый и инициативный народ, они делают бизнес даже из того, на что люди других национальностей вообще не обращают внимания, не случайно их общины везде богаты, а в ряде соседних с КНР стран бизнес во многом держится на китайцах.

Наконец, последнее. Из нашего опыта мы знаем, что бюрократия стоит на пути исторически прогрессивных перемен, если они могут угрожать ее интересам. Известно, что начатые премьером Алексеем Косыгиным экономические реформы были свернуты партийной верхушкой под влиянием либеральных реформ в Чехословакии («Пражская весна»). «Культурная революция», при всех ее негативных сторонах, нанесла сокрушительный удар по китайской бюрократии. Призыв Мао «Бить по штабам!», то есть по партийным и государственным органам, был встречен хунвейбинами («красные охранники») и «цзаофанями» (напомню, «бунтари») с невероятным энтузиазмом. Партийная номенклатура была дискредитирована, притом, что в последние годы правления Мао Цзэдуна власть от ЦК Компартии Китая, подчеркну, фактически перешла в руки главарей «культурной революции».

Кошка должна ловить мышей

Но вернемся к СССР. Ретрограды в Политбюро ЦК КПСС без воодушевления встретили новость о том, что к руководству в Поднебесной (по факту, а не по должности, ибо Дэн Сяопин в 1977-1982 гг. был всего лишь заместителем премьера) стал руководить человек, который исповедует «оппортунистический принцип» - «все хорошо то, что работает на успех» («не имеет значения, какого цвета кошка, желтая или черная, пока она ловит мышей») и берет курс на развитие широких связей со странами Запада. Когда же началась перестройка, то сторонники Горбачева в партии, а тем более представители прозападной, наиболее активной части интеллигенции оценивали реформы в Китае через призму наличия или отсутствия демократических перемен. Широко распространенным было мнение, что руководимая коммунистами страна может добиться успеха только при условии начала широких демократических реформ.

Но сторонники демократических перемен в руководстве Китая один за другим лишались своих постов.

Вначале был смещен с поста генерального секретаря ЦК КПК Ху Яобан (1987г.), а его место занял Чжао Цзыян, которого на Западе называли «китайским Горбачевым». А после массовых выступлений весной 1989 года в Пекине студентов и молодежи с требованием политических перемен лишился своего поста и «китайский Горбачев» (Чжао Цзыян), который поддерживал эти выступления.

(Надо, однако, сказать, что китайское руководство сделало серьезные выводы из выступлений студентов. Среди их требований были и социального характера, и требование усилить борьбу с коррупцией. И действительно, начиная с 2000 года, в Китае развернулась беспощадная борьба с коррупцией, причем невзирая на лица. Пулю в лоб мог получить и министр, и губернатор и даже высокий партийный чин. Говорят, что они позаимствовали опыт борьбы с коррупцией у лидера Сингапура Ли Куан Ю. Усилилась и социальная политика государства.

События на площади Тяньаньмэнь имели негативный отзвук в мире, в том числе в СССР. Горбачев был недоволен тем, что близкие ему по взглядам люди лишились своих постов, а «китайский Горбачев» даже оказался под домашним арестом.

В кругу российских либерал-западников даже считалось неприличным ссылаться на опыт реформ в Китае. А то, что в течение первых десяти лет начатых Дэном реформ ВВП Китая увеличился более чем в три раза и примерно во столько же раз выросли и доходы граждан, вроде бы и мало что значило.

Прошло еще 20 лет, жив Горбачев и, за исключением Егора Гайдара, живы и главные фигуры из тех, кто стоял у руля радикально-либеральных реформ, как и те, кто продолжает их политику. И пусть они сравнивают, чего добились мы, и чего достиг Китай. Поднебесная сегодня – это сверхсовременные аэропорты, 12-ти полосные автострады, прорезающие территорию страну с востока на запад и с севера на юг; скоростные железнодорожные пути, связывающие один за другим китайские агломераты. Это ежегодно появляющиеся новые крупные города. Это гигантские «китайские кремниевые долины» в южном Шэньчжэне и в районе Пекина. Это море автомобилей - в 2010 году было выпущено более 15 миллионов автомашин (против 1 миллиона в России). Это быстро растущий средний класс, который, по оценкам, составляет 200-300 миллионов человек. Это почти 3 трлн. долларов золотовалютных резервов, что больше, чем у стран Европы и Северной Америки. Это 10 университетов мирового уровня (против двух в России). Это сотни миллиардов дохода от экспорта высокотехнологичной продукции. И т.д. и т.п.

Принципы «китайской модели»

Термин «революция сверху» давно вошел в научный оборот и применяется к странам, по тем или иным причинам отставшим в своем развитии и стремящимся его ускорить, чтобы если и не догнать передовые страны, то хотя бы сократить разрыв. Революцией этот феномен назван потому, что в ходе быстрого развития происходят такие изменения в экономике, социальной сфере, политике, культурной жизни, массовом сознании и пр., что в итоге они равны революционному перевороту. А поскольку эта революция осуществляется самой властью, то к слову «революция» добавляется слово «сверху».

Классический пример «революции сверху» - реформы Петра Великого. Практически все «новые индустриальные страны» (Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Малайзия и др.) прошли через этап «революции сверху». Политическая система при реализации «революции сверху» практически всегда, де-юре или де-факто, носит авторитарный характер широкого диапазона – от крайне жесткого до сравнительно мягкого и может осуществляться армией, партией, бюрократией. На Тайване это была партия Гоминьдан (так или иначе связанная с армией), в Сингапуре – это личность выдающегося государственного деятеля Ли Кун Ю и созданная им партия «Народное действие».

В Южной Корее реформы начинались при жестких военных диктатурах. Но именно при генерале Пак Чонхи (Пак Джон Хи) были заложены основы современной индустрии Южной Кореи.

(Кстати, в своей книге «Возрожденная Корея: модель развития» он описывает, как много сил, средств и времени они напрасно потратили на попытку внедрения американской модели демократии, пока не поняли: в нищей стране демократия не может утвердиться и что каждая страна вырабатывает свой собственный к ней путь.)

При осуществлении «революция сверху» экономика в течение длительного времени развивается в парадигме государственного капитализма. (Оговорюсь: не в ленинском понимании!) Это значит, что государство не только создает правила игры для бизнеса, но и само инвестирует в экономику, имеет планы развития, но больше индикативные, нежели директивные, промышленную политику и в целом направляет весь экономический и технологический процесс. Политика госкапитализма – это политика переходного периода и антипод политике «Вашингтонского консенсуса», которой следовали и следуют российские либерал-реформаторы.

И только когда страна достигает сравнительно высокого уровня развития и, в частности, когда окрепнет частный бизнес, а экономика до известной степени обретает способность к саморегулированию, государственный сектор сокращается, планы развития отмирают, создается прочная база для формирования представительной демократии. Что уже произошло в Южной Корее и на Тайване. Это явление, конечно, имеет место тогда, когда элита страны ориентируется на европейский тип общественного устройства. Например, в высокоразвитом Сингапуре демократия не является копией западной демократии. «Какая демократия?!» – скажет западный либерал, если там так много запретов и даже могут наказать палками за неподобающее поведение человека на улице.

Что же касается модели экономических реформ, то это лишь средство осуществления стратегической цели государства. Стратегической целью Китая является построение «социализма с китайской спецификой». Но поскольку китайцы мыслят широкими временными рамками (кстати, в их сознании время не убывает, а прибывает), и страна находится лишь на ранней стадии развития социализма, то его строительство может занять, как говорят их руководители, и 100, и больше лет. (Я могу предположить, что в итоге в Китае сформируется общество социал-демократического типа, понятно, с «китайской спецификой», как и демократия.) Промежуточной же целью является построение «общества средней зажиточности («сяокан»), когда у каждого китайца, скажем так, будут приемлемые условия жизни, и достичь эту цель, согласно решению ХVII съезда КПК (2007 г.), Китай должен к 2020 году.

Какие принципы были заложены в китайскую модель реформ?

Принцип первый. Дэн Сяопин поставил перед реформаторами условие, что реформы должны повышать благосостояние людей, но ни в коем случае его не понижать. Что и делалось на практике.

Принцип второй. Они должны проводиться постепенно, поэтапно по методу китайских философов «переходить реку и искать брод, нащупывая камни». И это выполнялось на практике. (Наши же либерал-реформаторы, следуя предписаниям «Вашингтонского консенсуса», тупо продолжали не реформировать, а разрушать экономику даже тогда, когда не только в России, но и в мире заговорили о провале российских реформ. Так, лауреаты Нобелевской премии Василий Леонтьев, Лоуренс Клейн, Франко Модильяни, Дуглас Норт, Джеймс Тобин и другие выдающиеся американские, а также российские ученые обратились к президенту Ельцину с заявлением о том, что «политика невмешательства государства, являющаяся частью «шоковой терапии», не оправдала себя. Правительству следует заменить ее программой, при которой государство берет на себя основную роль в экономике, как это происходит в современных смешанных экономиках США, Швеции, Германии… Произошел переход не к рыночной, а криминализированной экономике. Государство должно дать этому обратный ход и ликвидировать раковую опухоль преступности…»)

Принцип третий. В первую очередь следует задействовать те выгодные условия и те ресурсы, которые имеет Китай и которые не требуют больших вложений (что называется «принципом сравнительных преимуществ»). Имелись в виду огромный, но не раскрытый потенциал в сельском хозяйстве, необъятные людские ресурсы, выгодное географическое положение прибрежных районов с мягким климатом и развитыми коммуникациями, использование патриотизма китайских общин, готовых вкладывать крупные средства в развитие своей исторической родины, и т.д.

К слову сказать, у каждой страны свои преимущества. На старте реформ у нас ими были огромный научно-технический потенциал, который был безответственно, если не сказать преступно, по большей части потерян, и богатые природные ресурсы, доходы от которых шли куда угодно, только не в экономику.

Принцип четвертый. Создавать новую экономику и не спешить с приватизацией государственной собственности. Мы же, начав массовую приватизацию, так на этом этапе и застыли, забыв о необходимости развития. Да еще и дали старт неслыханной коррупции и преступности.

Принцип пятый. Строжайшая экономия средств ради того, чтобы довести инвестиции до 40 процентов ВВП, что и было сделано. И это одна из важнейших составляющих быстрого роста китайской экономики. У нас же в основной капитал, да и то преимущественно в сырьевой сектор, направлялось средств в несколько раз меньше.

Принцип шестой. Максимально возможное привлечение иностранного капитала, технологий, современного менеджмента через создаваемые свободные экономические зоны (СЭЗ). Которые на деле не только экономические, но и технологические и пр. и не только свободные, но и закрытые. По оценкам, через СЭЗ в Китай пришло около 700 млрд. долларов, не говоря уже о новых технологиях и новых методах управления.

Принцип седьмой. Максимально быстрое развитие инфраструктуры (дорожной, производственной, логистики), без чего невозможен быстрый рост экономики, да и социальной сферы. И это выполнялось и даже с опережением. У нас же с инфраструктурой – просто катастрофа.

Принцип восьмой. Такое же максимально быстрое развитие науки и научно-технической сферы, о чем уже говорилось.

Принцип девятый. Команда Дэн Сяопина пришла к выводу, что главным для Китая на нынешнем этапе истории является быстрое развитие, ибо только оно может решить острейшие, в том числе социальные, проблемы, которые все еще стоят перед страной. В Китае ведь есть не только развитые и среднеразвитые регионы, но и регионы, в которых, по словам директора Института Дальнего Востока РАН академика Михаила Титаренко, «присутствует и традиционная аграрная экономика ХVII века, и сотни миллионов людей живут в этом самом ХVII веке – по характеру образа жизни».

В этой ситуации на первый план выходят не вопросы демократии, которые для абсолютного большинства китайцев к тому же и не являются значимой ценностью, а, помимо развития, управляемости полуторамиллиардной страной. Поэтому сохраняется многие из прежней атрибутики и символики.

И, очевидно, оптимальным было решение сохранить созданную Мао Цзэдуном правящую партию, не менять ее название, но превратить в государственную структуру и постепенно менять социальный состав, включая в нее представителей всех слоев общества, даже миллионеров и миллиардеров, и больше не считать ее партией пролетариата.

Проблема сплочения народа становится тем более актуальной перед лицом растущего социального расслоения общества как неизбежного следствия развития товарных отношений. Руководство КНР это учитывает и не только усиливает социальную политику, но и постепенно расширяет рамки демократии. Так, была оживлена деятельность Народного политического консультативного совета, куда входят восемь в основном небольших партий, практикуются альтернативные выборы на местном уровне. А сейчас эксперты заговорили о том, что в самой компартии с учетом неоднородности ее социального состава и диалектического противоречия между интересами эффективности экономики и социальной справедливости и выявления лучших может возникнуть «команда соперников» по принципу: одна партия - две фракции. Именно на таком принципе был решен вопрос отношения континентального Китая с Гонконгом: одна страна - две системы.

В Китае еще в древние времена утвердилась система отбора лучших в структуры государственного управления. А конфуцианство признает за народом право прогнать плохого правителя.

Принцип десятый. Внешняя политика Китая должна строиться таким образом, чтобы содействовать, а не мешать решению внутренних проблем страны. Дэн Сяопин завещал своим преемникам до минимума свернуть международную активность и стараться ни во что не вмешиваться и ничего не возглавлять. И действительно, Китай с нами установил отношения стратегического партнерства, но такие же отношения он установил с Индией и Америкой. Однако его стратегические интересы в первую очередь связаны с США и Евросоюзом, а с Россией он хочет иметь добрососедские и даже дружественные отношения, входя с ней в мало к чему обязывающие ШОС и БРИКС, что в какой-то мере усиливает его, да и наше влияние в мире. Что будет через 10-20 лет, когда Китай превратится во вторую в мире сверхдержаву и в первую экономику мира, мы знаем и знать не можем.

Какие напрашиваются выводы?

«Революция сверху», если она удается, - это мощный рывок страны в будущее. Она, однако, в полной мере удается только тогда, когда осуществляется под началом сильных, волевых, наделенных творческим даром руководителей, одержимых неодолимым стремлением превратить свою страну в процветающее государство (Ли Куан Ю), либо вернуть ей былое могущество (Дэн Сяопин). А еще нужен и высокий, почти непререкаемый авторитет руководителя в обществе. И в самом деле, без этого разве смог бы Дэн Сяопин в считанные годы сменить вектор общественного развития страны?! Там, где у первых лиц этих качеств не было, «революции сверху» либо не достигали цели, либо проваливались, как в Иране при шахе Реза Пехлеви, в некоторых других странах.

При этом важно подчеркнуть: крупные государственные деятели и, в частности, Дэн Сяопин и Ли Куан Ю, не стремились быть на первых ролях как можно дольше. Дэн реально руководил страной примерно десять лет, он-то и установил порядок - генеральный секретарь ЦК КПК, он же и председатель КНР, а также премьер могут занимать эти должности только два срока по пять лет каждый. И не подряд, а вообще! Ли Куан Ю как премьер-министр возглавлял исполнительную власть гораздо дольше, пока страна не обрела быстрый и устойчивый рост, а он не вырастил себе замену. И тем не менее, он ушел с поста в 63 года, еще многие годы продолжая трудиться в ином качестве.

Такие лидеры отдавали себе отчет в том, что долгое пребывание во власти, с одной стороны, притупляет политическое и гражданское чутье руководителя, а с другой стороны, надоедает людям, что было убедительно продемонстрировано в ходе арабских революций.

Могли ли Михаил Горбачев или Борис Ельцин повести страну по пути реформ, в чем-то сопоставимых с китайскими? Скорее, нет – у них не было указанных выше качеств. Хотя использовать что-то из опыта китайских реформ вполне можно было. Такая огромная и сложная страна, как Россия, даже взяв китайский путь модернизации в качестве ориентира, все равно должна была бы иметь собственную стратегию развития страны, модель трансформации экономики и общества. А творческого начала у наших руководителей уже в поколениях оказывается слишком мало – они приходят к власти либо случайно, как бы из ниоткуда, либо вне серьезной (а то и никакой) конкуренции. А если руководитель не наделен даром творца, то ему легко навязать мнение тем, кто ему пишет доклады, выступления, дает советы. В Китае уже давно знают, что в 2012 году Ху Цзиньтао сменит Си Цзиньпин, а премьера Вэнь Цзябао – Ли Кэцян. А мы часто не знаем в лицо будущих первых лиц до их назначения.

Есть основание утверждать, что китайский путь реформ скорее универсальный, чем уникальный.

По нему уже идут, причем добиваясь завидных успехов, Вьетнам и Лаос. Возможно, когда-то по нему пойдут и Северная Корея, и Куба. Китайский опыт в той или иной мере используется в Монголии и Казахстане.

Кива Алексей Васильевич - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института востоковедения РАН, политолог, публицист.

Специально для Столетия